Горный Алтай – это пограничный регион, что стоит особняком от Сибири и политической жизни. Слов не хватит, чтобы описать всю его непокорную красоту: реки, устремляющиеся с горных ледников, умиротворяющие плато и озера. Там живет малочисленное население из трёх этнических общин, заметная часть которого бедна. Дарованный природой потенциал активно используется для туризма, но республика в пятерке самых дотационных регионов России. Мы познакомились с восемью из десяти районов Горного Алтая, путешествуя автостопом, живя в деревнях и бродя по горам.
На краю России: два Алтая
В позапрошлом году Горный Алтай провожал нас из кабинетов Центра по противодействию экстремизму. Теперь все прошло мирно, хотя наши цели, как и в прошлый раз, так и в настоящий, политики не касались. На севере остался Новосибирск, а на полях Алтайского края цвела та самая гречка, которую легко найти в каждом магазине. Алтай, как и Кубань, – житница России. Исторически. Когда-то мой прадед имел там свою крестьянскую землю. Из-за восстания 1904-1905 годов царизм изволил поделиться зауральскими просторами, а большевики потом отжали.
После монотонной южной Сибири край радовал глаз. До гор республиканского Алтай еще далеко: зеленые холмы, поля, участились сосны и лиственницы. "Когда-то был сильный регион. Сегодня? Зарплаты едва двадцати тысяч достигают. Военные заводы на ладан дышат, ерунду разную клепают. Деньги из Москвы в Горный больше уходят, чем нам", – ввёл в курс Паша из Бийска, остановившийся сходу, увидев наши походные рюкзаки. Бывший томский музыкант, он делил сцену с "Королём и Шутом", но потом быт не дал места для творчества. "Ляпис Трубецкой, уже в прошлом?", – удивился он.
Пока полезные ископаемые Сибири кормят Москву, та выделяет рубли регионам. Если поковыряться в Рунете, узнаешь: дотации на человека в Горном Алтае превышали вливания в Алтайский край в десятки раз. Двухсоттысячная "Сибирская Швейцария" поглотила в ушедшем году 9,5 миллиардов рублей, а край, там два с половиной миллиона человек, принял 15,5 миллиардов. Зимой с обоих регионов многие уезжали на севера работать вахтовиками. "Полгода на Ямале провел, половину зарплаты зажали, а у алтайцев, что со мной ехали, в Ухте кавказцы паспорта отняли: за еду горбатились", – рассказал мне флегматичный барнаулец. Он боится, что китайцы "сожрут" Сибирь.
Но Алтай не относится к очагам бунтарства. Радикалов в Барнауле подавили. Мой знакомый и бывший нацбол Дима Бычков отхаживает приговор за картинку с патроном, эшники, курировавшие дело о "пропаганде терроризма", учились с ним в одной школе. Осудили его после доносов из "Другой России". Еще, в Алтае арестовывали вождя НБП Эдуарда Лимонова, и там отбывает срок "приморский партизан" Роман Савченко. Такая вот одна из сторон Алтая, краевого.
День кончался. Чуйский тракт – оживленная дорога с тысячелетней историей – ушёл в долину реки Катунь. На горизонте выросли первые горы, а вблизи следы наводнения 2014 года: местами с обочины несло смесью навоза и сгнивших трупов животных. Стихия далеко разнесла коровники и свинарники. Вода тогда резко поднялась, на семь с лишним метров. "Подорвался, собрал одежду и одеяла. Местные, фу, деньги давай!" – вспомнил Паша.
По тракту шли автобусы с экскурсантами в Горный Алтай: два миллиона человек захотели его увидеть в том году. Притягательный медвежий угол относительной доступности. Большинство проведут неделю в гостинице, посидят на берегу какой-то реки, покатаются на конях, и уедут, с запасом любительских фото, веря, что прикоснулись к дикой природе. Алтайский край не столь востребован: эксплуатируется, в основном, Белокуриха. "Популярное место для богатых, так, ничего особенного там", – мнение местного.
Национальности, шаман и озеро
Мы ностальгически смотрим на отделение полиции в Майме, рядом гуляют два мента: русский и алтаец. Как в США: белый и черный коп. Только Горно-Алтайск считается городом в этой республике. Но по мне, Майма, уже тянет на город-спутник. Быстрорастущий. Вблизи аэропорт. Формально, это крупнейшее российское село, 17 тысяч человек, абсолютное большинство – русские. Алтайцев мало, да и во всём субъекте шесть десятых населения – русские. Вообще, тут три этнообщины: 115 тысяч русских, 69 тысяч алтайцев (и народностей, близких им) и 12 тысяч казахов на юге. Межнациональные браки редки. До 1991 года Горный был частью Алтайского края, но его выдрали из него усилиями националистически настроенной номенклатуры. Жителей никто не спрашивал.
Люди здесь носят простенькую одежду: бренды и неформалы редкость. Отдыхающие внешне сразу выделяются, как и многочисленная колония эзотериков. Для городских сумасшедших, Горный Алтай – это российский Тибет. Они пребывают в бездельи, ищут Шамбалу, и тихо курят местную коноплю, благо она произрастает в изобилии.
Хочется купить вкусные бараньи консервы, но нет времени. Лето заканчивается и темнеет рано – нам пора двигать дальше. От Маймы до Горно-Алтайска рукой подать. Там пейзаж чем-то походит на черноморский. "Город хорошеет", – гордится житель, который с семьей отдыхать летает в Геленджик. На центральных улицах: новострой, магазины, правительственные здания отреставрированные. Если свернуть за угол, хватает покосившихся заборов и отсутствия асфальта. На выезде распространяют аромат очистные.
К автостопщикам относятся лояльно, как русские, так и алтайцы, и казахи: нет неприятия заезжих жителей центра здешней периферией. Деньги не просят. Хотя сесть в остановившуюся машину – это целая процедура, а не просто открыть дверь. Рюкзаки, как правило, идут в багажник. Кто игнорирует нас, так это автотуристы, в основном, москвичи.
Из этнической солидарности тормозят русские, кто проездом по работе. Они считают, что к алтайцам надо относиться осторожно. "Если сделаешь им плохо – всю жизнь русских ненавидят. Особенно, как напьются. В Улаганском районе свой мир. Там все делал до обеда, и ноги уносил. Улаганцам стараются кредиты не давать. Коллекторы как-то поехали долги возвращать, так их найти не могут", – делился опытом Игорь, экспедитор из Барнаула, когда мы пересекали Турочакский район. Биец Павел упоминал, как на стройке алтаец расстрелял строителя. Довелось выслушать еще много историй о вымогательствах от людей, которые близко знали здешний мир. В криминальной хронике хватает нападений на туристов в глубинке: от обстрелов из дробовиков, до убийств. В московских СМИ из-за этого периодически заключают, что "Алтай – страна нелюдей и сволочей", и что туризм там надо запретить. Если проштудировать блоги походников (нормальных туристов, что ходят по горам), то лютости случаются все реже. У меня единственная проблема тем летом была с местным русским.
Изначальной целью было Телецкое озеро, Турочакский район. Первой же ночью мы нежданно-негаданно оказались на турбазе. На выезде из Горно-Алтайска нас взял пожилой алтаец Валерий: "Я – шаман, и считаю себя далеким потомком Чингисхана". Разговорились, на свою базу он часто пускал "диких путешественников", пригласил и нас остановиться. Как живет человек, занимающийся туристами? Он строит несколько домиков, прямоугольный алтайский аил, неожиданно огромный внутри, купальню и баню на ручье, с ну, … прохладной водой. За сутки по 500 рублей с человека. Собирает лечебные травы, делает сувениры (и те, и другие – недорогие), охотится. Его ежемесячный доход не достигает того, что полагается "креативному классу", производящему лайки. Когда мы покидали турбазу, то в глаза бросилось огромное распятие у священного для алтайцев источника. "Когда дорогу чинили, рабочие поставили", – прояснил такой абсурд Валерий.
Дорога была терпимой. Миновали два русских поселения: Чоя и Папсаул, – села, как села, никакого модерна, и особой разрухи нет. Климат в Чойском районе сыроват, туристов не так много, их поток уходит на Телецкое озеро. Нас брали местные на потрепанных "Волге" и "Газе". "С украинской родней ругаюсь в "Одноклассниках": они майданутые, а я за восстание на Донбассе и Россию", – как бы извинялся за свои корни пасечник, что давно переселился с Черниговщины на Алтай. "Слава Украине!" – обронил я на прощанье.
Наконец длиннющее, но узкое Телецкое озеро, где рождается приток Оби – Бия. Река кристальной чистоты, как и бездонное озеро: чуть от берега – и обрыв на четыреста метров. В прибрежных Артыбаше и Иогаче обитает две тысячи человек. Поселки, подчиненные туризму. Портрет обычной жительницы Марии: русская, держит огород и ларек, где продает свою выпечку, таксует. Часть дома сдает туристам, сезон для которых короткий: два-три месяца. Потом холодает. На озере отдыхающих не жалели: цены превышали черноморские, да и других районов Алтая. Хочешь комнату? Давай полторы тысячи рублей.
Ничего особенного на озере мы не увидели. Вокруг – хмурая тайга, тянущаяся в сторону Хакасии. "Алтайский заповедник", чей экс-директор совершал вооруженные налеты, с медведями и буреломной тропой на юг. Пляжная линия тянется десять километров, дальше горы обрывами уходят прямо в озеро. Тысячи "матрасников", как их иронично окрестили горные туристы, что приезжают поглазеть на озеро, живущих в скученных кемпингах на берегу; их катали на катерах, а они пили алкоголь и вкушали шашлыки. Охраняемые дачи москвичей, которые ими пользовались раз в год. Для избранных, подальше, в укромных местечках: усадьбы и базы. Доставка на вертолете.
Неделя на озере, и дальше по Алтаю. Выбирались с русским "камазистом", родом из Турочака: "Этнических трений у нас в поселке нет, а заработать сложно. В месяц больше 25 тысяч не вижу". Профессия водителя грузовика считается здесь доходной.
Трудная жизнь в красивых местах
Ночами в Чемальском районе, и в других аймаках Алтая, темно. В райцентре еще есть уличное освещение, но в мелких селах – тьма египетская. Люди бродят с фонарями. "В республике почти нет своего электричества. Маломощные ГЭС по пальцам пересчитать. С Алтайского края им дозированно гонят", – объяснил один дачный строитель. Постройку небольших электростанций на второстепенных реках давно забросили, а делать плотину на свирепой красавице Катуни нельзя: ударит по природе, и дорого. Если Бия была прозрачная, то в серо-меловой Катуни видимость кончается, когда в воду заходишь выше щиколоток. Осенью она меняет цвет на бирюзовый. Катунь – мать Оби, в ней тонут рафтеры, а купаться в ней вволю сложно – унесет на скалы.
"Вы откуда? Из России? А я с какого-то Горного Алтая", – кричал пьяный мужичок. По улицам Чемала, крупного четырехтысячного села, бродили коровы и туристы. От хипстеров, с несуразными чемоданчиками, до походников, с экспедиционными рюкзаками.
Чемальский район, как и Майминский, усеян прибрежными турбазами. Не все принадлежат местным. Рука Москвы ощущается. Поговаривают, что Путин завел усадьбу на Алтае и дал отмашку корпорациям, как "Газпром", вкладывать деньги. Впрочем, нам не до гостиниц. Светило солнце, ударил ливень, пришла радуга, и потом дожди по два-три дня стучали по куполу палатки. Погода здесь или греет неделю солнцем, или резко меняется.
Мы провели в районе недели три. Полмесяца жили в палатке: бродили по горам или речным долинам. Остальное – в комнате, что нам сдали за шесть сотен в сутки, в которой в конце августа нас уже будила прохлада. Чемальцы, кто мог, на своих участках настроили под туристов летние домики; у кого не хватает места, возводят их на гаражах. Арендой за лето они делают бюджет на год. "У меня как-то двенадцать велосипедистов остановилось", – погордился Александр, и пошел чинить "ГАЗ", на котором катал приезжих в горы. Его дочь уже после школы водила туристов в многодневные походы. "За десятидневный маршрут фирма обычно вознаграждала нас пятью-семью тысячами рублей", – кисло улыбнулся инструктор Саша из Новосибирска, на берегу одного из Каракольских озер.
Чемал всегда имел рекреационный сегмент: сухой воздух, умеренные зимы, нет комаров, тут санаторий для излечения туберкулеза, но раньше жил за счет мяса и молока. Перестройка и реформы прошлись Мамаем по хозяйству этого, да и других районов. Колхозы разоряли. Запрещали крестьянам продавать мясо. В наши дни прилавки магазинов в республике завалены мясными полуфабрикатами из Кемерово, Алтайского края и даже Нижнего Новгорода. Соседи покупают почти даром мясо, и перерабатывают у себя. Маломощные горноалтайские заводы что-то выпускают, но качество, например, сыра и творога вызывает грусть. Впрочем, этим и Алтайский край, чья продукция дешевейшая здесь, не радует.
Зарплаты, если не работать в местной торговле, или филиалах западносибирских сетей "Мария-Ра" и "Аникс", вводили в ступор. "На пилораме начисляют по 7-9 тысяч; а лес кончается, весь хороший извели; многие мужики просто деградируют от такой жизни", – рассказал бригадир из Кемерово. Впрочем, волевые русские живут достойно. Как-то я блуждал в тайге между Каракольскими озерами и селом Элекмонар, намотав марафонскую дистанцию, и устав как лошадь. Выходя к людям, наткнулся на сруб; строитель Женя налил тарелку супа и мы поговорили: "Если руки кривые и алкоголик, всё – нищий. Крепко работаешь – обеспечиваешь себя. Я переехал в Горный Алтай из Края: там мне не нравилось: зимой морозы, и сферы для действия нет. Здесь вожу охотников: доход больше пятидесяти тысяч в месяц, уже свой дом есть". Трудная жизнь в красивых местах. Такие вот метаморфозы.
Южнее Чемала густонаселенные места оканчивались. За пятьдесят километров вдоль живописного русла Катуни я встретил два поселения: Толгоёк и Еланду. На западный берег есть только один мост, легендарный Ороктойский, подвесной, но железный. Был пешеходный мост в Еланде, но его утащила катастрофа 2014 года. Еланда: половина домов выглядят бедно, другая – добротно, много гостиниц, но телефон не ловит. Магазин работает через день. "После приватизации земли поднялись те, кто построил турбазы. Кто продал участки и накупил иномарок, побили их. Остались ни с чем", – внес ясность барнаульский турист Игорь, когда мы разбивали палатки рядом. Ниже села уродливые остатки от недостроя ГЭС 1970-х годов, и непонятные работы с грунтовкой: расширение полотна. Слухи, что будет полоса аэродрома для нужд чиновников с Большой земли.
Глубинка: следы ГУЛАГа, перевалы и гарь тайги
Последний день августа. Пробуждение рядом с мостом в деревню Анос; я люблю шатающиеся мосты через Катунь – щекочут нервы. Кофе сварено на костре, а к палатке подходит классический российский пацан: "Давай деньги! Это частная территория. Что, нет указателя? Так рядом забор базы. Или деньги, или хозяина позову разбираться!". Бакшиш он не получил.
Выбираюсь к Чуйскому тракту. Мимо окон машины проносится монотонный Шебалинский район, со скучным Семинским перевалом. Семья из Кемерово угощает меня восхитительным арбузом с малой родины. Потом я стоплю "буханку" с троицей из Манжерока, и вижу другой Алтай. Онгудай: горы уже менее покрыты тайгой, появились высокогорные степи, а камень имеет красноватый оттенок. Трава выжжена солнцем за лето. Проходим волнующий перевал Чике-Таман. Серпантины. Битые машины на сыпухе. "Это легкий перевал теперь. При Совдепии, когда в Монголию на "КАМАЗах", ходили, на старом Чике-Тамане яйца сжимались. А хочешь настоящий перевал увидеть? Дуй на Кату-Ярык! Там или вперед, или в пропасть", – наперебой гудели русские из Манжерока. Жизнь на Алтае они любили. "Сдаю дом, туристов вожу. Где ещё я три месяца могу работать, а девять – отдыхать?" – риторически спросил Игорь. Манжерок очень курортное село.
В Онгудайском районе на самовыпасе бродили огромные стада коров, лошадей и баранов, и неспешно переходили дорогу. Онгудай – это уже больше алтайское место, русских в районе пятая часть. Турбаз мало, народ бедней, чем на севере. "Да им фонари установили для отчетности, ночью ничего не горит", – смеялись манжерокцы, проезжая село Иня. Сбоку от него виднелся деревянный мост через Катунь, "Иньский", – чудо советской инженерии тридцатых годов. ГУЛАГ строил. Парни уехали в Кош-Агач ловить рыбу, а я пошел к слиянию Чуи с Катунью. На вершинах гор горела тайга, дым уносило ветром на сотню километров. Вечер, ночь и утро ушли на внутренний диалог с Алтаем.
Возвращался я с алтайцами, которыми так пугали. Русские джиперы, разъезжавшие по трассе и останавливавшиеся лишь для фотосессий со своими раскормленными женами. Молодая семья на потрепанной "Ниве", потом охотник Семен с берега реки Туэкта: "Русское имя дали паспортисты, так они решили". Семена недавно превентивно оштрафовал лесхоз за еще не срубленные деревья, которые они долго не разрешали валить. Любопытно, но он вдруг заговори про Украину: "На Майдане фашистские свастики рисовали же". Моя ремарка, что украинцы – крупнейшее национальное меньшинство в России лишены автономии, повергла его в шок. В Майме я очутился с ветераном Чечни, прослужившим там семь лет, родом из Улагана: "Чего киснешь? Переезжай сюда, земли много". Ночь пришла на Алтай, … и он остался позади.
Финальная лирика. Когда пишешь про Горный Алтай, испытываешь двойственные чувства. Это место ты любишь, и желаешь создать о нем что-то поэтическое. Обратная сторона медали – видно столько социальных проблем, что ложится жесткий диссонанс. Но что есть, то есть. Возвращаться обратно с Алтая мы решили через Екатеринбург, Пермские и Вятские земли. Дорога была интересной.
24.01.2016,
Мария Катынская
